Как я очень старался помочь деду

Две тысячи пятый год, мне восемь лет, дома праздник. Дедов юбилей. Стол ломится от еды, дом — от гостей. Я в восторге сную между раздобревших пьяных родственников. Уже около четырёх "тёпленьких" дядьёв подарили мне на радостях по хрустящей купюре. Красота.

Все уже и так пьяные и весёлые, но вдруг деду дарят коньяк! В красивущей хрустальной таре. Коньяк тут же вскрывают и разливают. Мужики добреют ещё больше, разговоры становятся ещё громче, но бутылку до конца не выпивают: жёны останавливают и без того краснощёких мужей...

Праздник окончен, дед распластался на софе, его в честь праздника не трогают — пусть спит, сегодня можно. Бабушка на кухне моет посуду, а я в комнате собираю со стола тарелки, вилки и фужеры, и ношу это на кухню.

В какой-то момент меня привлекает красивая бутылка с остатками коньяка. На дне горячительной жидкости осталось ещё на три пальца. Я в тот момент не понимаю, что для коньяка это дофига, а для восьмилетнего пацана — тем более.

Но во мне есть желание попробовать то, что взрослые так рьяно берегут от детей, и острая необходимость помочь деду. Ведь бабушка всегда говорила, что доедать и допивать всё надо до самого конца, а то силы не будет.

Дед вот мне всегда помогал, быстро закидывал в рот любую кашу, от которой меня воротило, и прикрывал перед бабушкой. Что я, ради любимого деда коньяк не допью?!

Застала меня бабушка, восьмилетнего, хлещущего из горла, и даже накричать забыла. А мне понравилось, я изо всех сил старался допить. Жгло, конечно, но было вкусно. А дальше перед глазами темнота.

Когда я, восьмилетний алкаш, проспался, пришлось объяснять, что злого умысла не было, и я всего лишь строго следовал бабушкиной инструкции — всё употреблять до конца.

Но, несмотря на отличное оправдание, подзатыльников получил. С тех пор мысли о коньяке меня посещали часто. И до сих пор это любимый алкогольный напиток. Жаль только, что дорогой.