Не знаю, любила ли я вообще когда-нибудь этот балет

Я — любимая дочка. Нас у мамы было двое. Я младшая, запланированная и самая любимая. В меня вбухивалось слишком много времени, денег и стараний. Старшая сестра меня ненавидит по сей день. Я всегда её любила, тянулась к ней. Но сама мама нас слишком сильно разделяла. С малых лет я замечала, что сестру шпыняют и ругают, а меня чересчур обласкивают. Когда я разбивала чашки, ругали её. Я признавалась в содеянном, но виноватой всё равно выставляли старшую — не уследила.

А потом меня отдали в балет. Было слишком сложно. Огромный конкурс и взятки. Бесконечные взятки. Из-за меня сестра не смогла поступить в университет, потому что родители не дали денег: всё ушло на меня. Она всё же пробилась на бюджет в Питере в следующем году, но ей не дали место в общежитии. Родители отказали в материальной помощи на временный съём комнаты. Она обещала пойти работать после первого семестра, но было бесполезно. Деньги были, но мне предстоял экзамен, а там была нужна большая взятка. И не одному человеку.

Я не знаю, любила ли я вообще когда-нибудь этот балет. Меня просто отдали с четырёх лет на гимнастику и продолжали развивать в нужном направлении. Уже в самом училище стало невыносимо, но я выдержала. Я-то как раз эмоционально справлялась. На нас кричали, заставляли рвать мышцы и связки, унижали. Две знакомые девушки умерли от истощения. Нам предъявили требование в весе по формуле рост минус 125-127. Мы стирали суставы, ломали спины. А потом первое выступление на большой сцене. За то, чтобы иметь сольную партию, надо было спать почти со всеми. Я так не могла. А вот остальные девушки могли. Поэтому всю свою карьеру я стояла в самом углу сцены. Что я танцевала — никто и не видел. Мама только разочарованно отворачивалась: "мы столько в тебя вложили, а ты даже не старалась пробиться".

Куда мне было пробиваться? Зарплата 14 тысяч, отсутствие хоть какой-то страховки, постоянные травмы. Ноги были страшнее искорёженных сухих сучьев старого дерева. В 24 мне сказали, что моим возможностям осталось четыре года. Потом даже через постель ничего не получишь. Дальше, в 36, — пенсия и забытье для балетного мира. А в 25 отказали ноги. Я полгода жила в инвалидном кресле. Суставам настал конец. И сейчас я только-только начинаю учиться чему-то новому. Потому что мне предстоит ещё целая жизнь. Родители уже сами плохи, но говорят, что ещё помогут мне встать на ноги. И это звучит уж слишком иронично.