Новый кабинет, новый ремонт
В шестом классе к нам пришёл новый мальчик. Хороший, среднестатистический такой мальчик. Ну, для детей в 12 лет ещё нет сильных классовых различий друг между другом. Новичок влился в компанию ровно: где надо — был заводилой, где надо — огребал от нас, но в целом все сдружились.
После родительского собрания нас внезапно "переселили". Дали новый класс. Родители всем вручили с собой в школу конверты и велели передать классной. На конвертах были наши фамилии и приписка "на ремонт".
Ремонт в новом классе ой как был нужен. Но ещё больше нужны были новые парты. Они разваливались на глазах. Учитывая, что за одной партой сидят двое, нам всегда надо было сидеть одинаково и одинаково давить с двух сторон, чтобы доска не перевесила.
Сидеть одинаково получалось только на контрольных, а во время прослушивания материала мы то и дело меняли позы со скуки, и парты перекосоёживались.
Мы не долго мучались. В один прекрасный понедельник появились новые парты! В следующий прекрасный понедельник — кулер! Прекрасных понедельников было ещё много, пока наш новый кабинет, наконец, не стал пригодным для учёбы. Более того — он стал лучшим.
Новые стулья, жалюзи, учительский стол, и даже доска. Я со скуки иногда ковырял бирки на всём этом, пока не получил замечание от учительницы — их нельзя сдирать.
На резонный вопрос, почему, ведь с новых вещей всегда убирают этикетки, ценники и прочее, она ответила, что это не просто бирки. Это — инвентаризационные номера.
На школьном имуществе всегда такие должны быть, иначе — оно не школьное. Одноклассница, которая к тому моменту была поумнее меня, возмутилась, что это как бы и не школьные вещи: мы ведь на них скидывались, на родительские деньги покупали, и парты не школе принадлежат — а нам!
Классная очень грустно вздохнула, сказала, что одноклассница права, но проверки свыше заставляют клеить эти номера на всё, и называть это школьным, а иначе — мы обязаны таскать "наши" парты каждый день с собой домой, а по утрам приносить обратно.
У нас от такой информации сложилось первое впечатление о бюрократии. Разразилась целая беседа, занявшая весь оставшийся урок. Мы спорили и возмущались, а учительница подтверждала наше возмущение и в итоге только резюмировала, что так положено, и что люди сверху так велят.
В конце года снова состоялось родительское собрание, после которого дома был скандал. Сказали, что с сентября нас снова переселят в новый кабинет, и там тоже условия не ахти, так что надо скинуться на ремонт, чтобы за лето его успели сделать. Мама с папой спорили, надо ли опять сдавать деньги.
Как оказалось, такой разговор дома состоялся не только у меня в семье. И на следующий после собрания день уже великие умы почти-семиклассников тоже обсуждали этот вопрос. Мы снова замучили классную.
Зачем опять сдавать деньги, если можно или оставить нас здесь же, или перетащить всё купленное в новый кабинет!
Оказалось, что нельзя! Вещи-то не просто на балансе школы теперь, они числятся за конкретным кабинетом, так что, увы и ах, поделать с этим ничего нельзя.
В итоге родители отказались скидываться опять. Но первого сентября, когда мы вошли в новый класс — он был отремонтирован! Там был перестелен и больше не скрипел пол, и висел новый проектор — чудо техники по тем временам.
В общем, новый кабинет был лучше прежнего. Настолько, что мы чуть ли не на каждой перемене гоняли туда проверять, не испачканы ли парты и не залеплены ли жвачкой. А когда обнаруживали вандализм, проверяли расписание, чтобы узнать, у какого класса был урок, бежали к ним, и заставляли оттирать свои художества.
В основном чудили шестиклашки, но один раз мы толпой приволокли восьмиклассника. И ведь он оттёр парту после себя! Мы гордились своим кабинетом, мы дежурили в нём с удовольствием. Чувство собственничества и превосходства нас прямо-таки захлестнуло.
Счастье длилось недолго. После Нового года мы вернулись в класс, где почему-то, стояли старые парты и стулья. Наши унесли в другой кабинет. На тот раз мы удивились, что имущество, приписанное кабинету, унесли в другой, вопреки правилам, но не возмущались. Мы же не знали, что это было снова куплено не школой.
Через три недели у нас опять стояли новые стулья и парты.
В конце года одноклассник, которого даже спустя два года все звали для простоты "новеньким", пришёл в класс ужасно грустный. Его решили перевести в другую школу. Новость такая, что дурно стало всем. Мы так сдружились, так сроднились.
Облепили его вопросами, что да почему. А потому, — ответил грустный новенький, — что со следующего года нас опять в другой кабинет переведут, завуч так сказала.
Мы не поняли его ответа. Начали успокаивать, что это же неважно. Ну пусть будет старый, пусть плохой кабинет, главное же — это мы — друзья. Неужели его родителям так не нравятся старые кабинеты, что они готовы разлучить сына с одноклассниками?
А не в этом дело, а в том, что его папе опять оплачивать ремонт. Как оказалось, все эти обновки: все проекторы, стулья, столы, шторы, покрашенные стены, новые полы, лампочки и даже красивые карты во всю стену в кабинет географии, — всё это оплачивал всегда папа нашего новенького.
Даже в самый первый раз, когда родители скидывались на ремонт, тех денег хватило бы на самые примитивные столы. А отец новенького помог и закупил лучшее для сына. Так и снабдил школу тремя комплектами столов и стульев, отремонтировал два кабинета за свой счёт, и столько мелочей ещё докупил, что просто ужас.
А на нём просто год за годом решили наживаться.
Я не знаю, сколько получал отец одноклассника, знаю, что он был стоматологом. Не в государственной клинике, и даже не в какой-то определённой частной. Его приглашали на работу в разные места и он ездил, часто даже за пределы России, чтобы выполнить одну операцию.
В общем, на нас тогда свалилось тяжёлое осознание всей ситуации. Осознание, злость и гормоны. Страшное сочетание. И мы разработали целый план.
Благо, в те времена не было на входе в школу турникетов. Был только один старенький охранник. Его мы отправили на школьный двор — ловить курящих одноклассников, которые на самом деле не курили, но отлично бегали.
Мы вынесли все парты и стулья. И как не надорвали себе что-нибудь — не знаю. А вы попробуйте за 15 минут стащить со второго этажа и вынести за ворота 36 парт и 72 стула. И три кулера.
Участвовали все до единого, даже девочки. Они таскали стулья. Когда охранник вернулся, устав гоняться за подставными курильщиками, то позвал учителей. Выбежали директор и три завуча. Даже завуч началки на кой-то фиг.
Наша самая образцовая девочка-отличница, ходившая в белой рубашке даже на субботники, очень борзо заявила, что мы тут сейчас сожжём эти парты, а школа ничего не докажет, потому что чеки на покупку — у родителей.
Самая дерзкая восьмиклассница, которую видело руководство нашей школы, ещё и требования выставила. А мы только всей толпой кивали в подтверждение. И знаете, что? Она добилась от директора рукописного обещания закрепить за нами наш текущий отремонтированный кабинет и все вещи в нём до окончания 11 класса! Вот мы обалдели!!
Нет, ну вы представьте, просто каков был шанс, что к пятнадцатилеткам прислушаются властьимущие оборзевшие рожи? Да никакого!
После получения этого листика А4, на котором было директорское обещание, мы занесли всё обратно. И в тот же вечер каждый получил по звонку домой с требованием родителей в школу.
На собрание нас пытались не пустить под соусом — разговор для взрослых. Но фиг там. Мы орали всей толпой. Цивилизованного разговора не получилось. Мы уже были на адреналине и обросли принципами за 24 часа так, как некоторые за всю жизнь не обрастают. Подростки — масса не управляемая.
Но, получив подзатыльников уже от мам и пап, недовольно утопали в коридор. Взрослые без нас цивилизованно всё решили. Конечно, родители всегда знали, кто оплачивал все нужды класса. Конечно, они тоже были недовольны всем этим. И именно их слово было весомее нашего и решающим в вопросе неконтролируемого перераспределения ресурсов, оплачиваемых физлицом.
Как ни прискорбно, но новенький всё же ушёл. Они с отцом вообще переехали аж в Москву. Но на память о нём у нас остались парты. До конца учёбы только наши.