Поступила подло, но не жалею ни капли
Отец всю жизнь пьёт. Запои редкие, но, как говорят, меткие. То есть он может несколько месяцев даже к проспиртованным салфеткам не подходить и воротить нос от любой банки с пивом. Но если попало на язык — это всё.
У него рвёт крышу, он на два месяца уходит в запой. Вливает в себя всё от ацетона и дезодорантов до банальной водки. Рекорд периода постоянной синюшности — полгода. Я тогда думала, что он вообще из этого не выберется.
Днями напролёт бухал, но как-то умудрился на заброшенной стройке провалиться в подвал и там отключился. Удивительно, что при падении на бетон и кирпичи, ничего себе не сломал. Ну он там пару дней провалялся, свою алкогольную ломку пережил и начал уже потихоньку усыхать без воды.
А мы его не искали. Знали, что если ушёл по пьяни искать градус, то лучше не мешать. В конце сам приползёт или его принесут. Раньше, если мы его и находили и пытались притащить домой, он буянил и сопротивлялся. Ещё обычно вокруг была компания дружков-алкашей, которые тоже были против того, чтобы мы с мамой лишали их общества друга-собутыльника.
Короче, через два дня после того, как он на стройке пробыл, его нашли бомжи и вытащили. Приплёлся весь слабый, дикий, уставший. Смог только воды напиться, отъесться и отоспаться. На этом тот его полугодовой запой кончился. Он даже клялся, что теперь навсегда завязал, потому что понял, что то было наказание свыше. Молиться стал, в Бога уверовал.
Но потом через несколько месяцев ремиссии, более короткой, чем раньше, снова запил. В общем, не получилось у человека взять себя в руки.
Потом умерла мама. Очень быстро сгорела от рака. И я думаю, хорошо что она ушла так скоро. Не долго мучалась. После этого я не смогла оставаться в городе и уехала на другой конец страны. Побывала в Москве, в Культурной столице и в Казани. Потом насовсем осталась в Сочи. Тепло, хорошо, люди лёгкие на подъём, совсем другая жизнь, которая не тяготит воспоминаниями о маме.
Отец звонил дважды в год, когда он уходил в запои, его увольняли, и нужны были деньги на существование и выпивку. Высылала, чтобы совсем уж не умер. А что поделать, последний родной человек. Он мне каждый раз клялся, что завязал. Потом начал ввязываться во всякие сомнительные дела. Мне звонили с угрозами, чтобы "за отца рассчиталась".
В конце концов он пропил бабушкину квартиру, а с остатков от продажи стал снимать комнату. Со съёмной его очень скоро выгнали за дебоширство во время пьянок. На работу уже никуда не брали. Мы жили в немаленьком городе, но, видимо, даже там он умудрился всем намазолить глаза своей репутацией. Не знаю, может, его внесли в какой-то негласный реестр ненадёжных людей.
Он из-за всего, что натворил, протрезвел, собрался с силами и последними копейками, отвоевал последний месяц проживания на съёме, закупился продуктами и всё… Деньги кончились совершенно. Он позвонил мне и попросил помощи.
Попросился ко мне, чтобы перевезла его в этот город, помогла тут обустроится. Долго говорил, сказал, что всё понял. Я впервые услышала не просто отчаяние, а здравомыслие какое-то, разумную речь, правильные выводы. Поверила человеку. Взяла ему билеты к себе, расчистила вторую комнату, застелила новое постельное бельё на кровати, тёмно-фиолетовое — как они с мамой любили.
В день вылета он мне звонит. По голосу слышу, что всё — человек уже закинулся горячительным. Сейчас те, кто сталкивался с алкоголиками меня поймут: когда долго с ним живёшь, уже можешь понять, выпил ли он, сколько и чего, по одному взгляду, слову, жесту.
По звуку, с которым лязгает ключ в замке, когда он приходит домой пьяный. В моём случае это был не мягкий поворот, а резкий громкий "дрзянг". Даже дверь он открывал и захлопывал по-другому, когда был пьяным.
Внутри всё опустилось. Стало понятно, что вот она — точка невозврата. Отец бодро говорит что-то в трубку, он счастлив, он скоро прилетит к тебе. Но ты знаешь, что всё повторится. Ещё до посадки он успеет из стадии бодрости наклюкаться до состояния заторможенной свиньи. Снова он будет пить. Теперь только на мои деньги. И поселится под боком. До самой своей старости, глубокой и мучительной, как по закону подлости, будет выжимать из меня все соки и радость.
Да, могли просто не пустить в самолёт, но я решила не рисковать. В личном кабинете Аэрофлота вернула билет. Я не всегда, но довольно часто беру категорию возвратных или билетов с открытой датой вылета. С отцом я была готова просто перенести отлёт на более раннее число, если вдруг у него начнутся проблемы, но вышло немного по-другому.
И всё.
Он звонил, наверное, не понимал, почему его не пускают на рейс. Я просто на экран смотрела, когда шёл вызов. А потом выкинула симку. Не надо ничего: ни его, ни его алкоголя, ни клятв завязать. Он просто отравит мою счастливую жизнь тут.
Вот несколько недель уже о нём ни слуху ни духу. Оно и понятно — нового номера он не знает. Но если органы власти не ищут меня для выплаты алиментов, то он или бомжует, или уже умер. Неважно. Совесть не мучает, она меня никогда не мучила, я по жизни слишком спокойная. Но теперь мне так хорошо без этого груза.