В последний раз вышли из леса

Я до пятнадцати лет ездила к прабабушке в село каждые каникулы и почти каждые выходные. Сейчас, после смерти прадедушки, мы забрали бабулю к себе в город. Но история с тех времён, когда в деревянном домике далеко от города ещё горел по вечерам свет от бабушкиной газовой лампы.

Село расползлось вдоль дороги. Шоссе не скоростное. Наши деревенские тем и зарабатывали, что продавали проезжающим мимо дальнобоям продукты. Выпечку, кур, ягоды, яблоки, квас. Товар всегда продавался полностью. Наш посёлок единственный на восемьдесят километров в обе стороны. Так что возможностями "стоянки" с домашней едой пользовались по полной.

Но в этом же был и основной минус. Много дураков на легковушках, которые проезжали по ночам, залезали в огороды. Бабушки вдоль обочины не стоят, потому что поздно, а им всё равно что-нибудь хочется сожрать. Поэтому и лезли.

Пока сорвут два яблока и утащат одну морковку, перетаптывали весь урожай. В дома не залезали никогда. Но у местных и красть было нечего. Жили за счёт своего хозяйства. А вырученные от продажи "живые" деньги запасались до зимы, чтобы покупать что-то у дальнобоев.

Но даже несмотря на то, что крали немного, топтали они прилично. Этим самым наносили ощутимый урон хозяйству. Поэтому в каждом дворе был пёс. Держали здоровенных собак. Кавказских овчарок и странные крупные помеси. Воры лезут — собаки лают. Так и берегли огороды.

Один раз, когда мне было четырнадцать лет, я на зимние каникулы приехала к прабабушке. Вечером, после бани, настоящей деревенской бани, сидела дома распаренная, училась вязать крючком кружевные салфетки. Прадедушка дремал, у него спину прихватило и он старался меньше двигаться. Прабабушка на влажные волосы заплетала мне косу. И так тихо-тихо и хорошо...

На улице необыкновенная тишина, я такой раньше не слышала. И вдруг хруст снега под окнами и голоса. Опять пришли что-то стырить. Зима, на огороде ничего нет, а значит, полезут в сарай и в погреб. Сволочи.

Я жду, собака молчит, мы с бабушкой прислушиваемся. Шумит засов на сарае. Примёрз. Не могут открыть. А пёс всё не лает, хотя сам же в этом сарае и сидит. Ночи были очень морозные, поэтому собак на улице не оставляли.

У меня аж в ушах от гнева зашумело. Вскочила, не подумала, что после бани распаренная и на улицу в мороз нельзя. Взяла скалку, говорю, я сейчас им все руки обобью по чужим домам лазить. Бабушка схватила меня за руку. Я к двери рвусь, а она шикает и говорит "сиди тихо". Я думала, что бабушка боится.

- Да я их не боюсь, смотри на этих гадов, не стесняясь лезут же!

- Тиих-хо! — шикнула прабабушка. — Слышишь, собаки молчат? — Я-то слышала, поэтому и рвалась дубасить воров. —  Знаешь, когда собаки молчат? Когда волки выходят из леса.

- Волк?!

- Не волк, а стая. Они по одному в деревни не суются. И ни одна собака не пискнет, если они вышли.

Я осела на пол. Вместе с бабушкой еле дыша, прислушивались. Непрошенные гости повозились с нашим засовом, но он не поддался, и они ушли, не стали шуметь. Снег скрипел всё дальше от нашей калитки. Ушли к соседям, к ним в хлев.

А потом раздался страшный крик и вопль "помогите". Я побежала к окну, но ничего не увидела. А воры так и кричали. Деревенские не вышли.

Прадедушка проснулся, всполошился, но снова скрючился от боли. Бабуля ему сказала "тих-тих, опять приезжих грызут".

- Собак задрали?

- Не скулят даже, запертые. — Дедушка поохал и отвернулся к стенке. Только бросил "дураки".

Я до самой светлоты не уснула.

Утром вышла. Тела не было, утащили в лес. Крови на снегу было совсем немножко. Скорее всего, одежда впитала.

Одного загрызли, второй забрался на крышу хлева, но ему подрали руку.

Местные потом на каждую ночь запирали собак в сараях. Это был последний раз, когда волки вышли из леса.