И никто тебя не защитит
Дома творится кошмар. Мать с отцом развелись, потому что немножко психи. Я осталась с бабушкой, пока они оба устраивали свою жизнь.
Бабка лупила нещадно и особенно любила давать мне пощёчины. Она была повёрнутая на боге и на церкви. И если я вела себя не как старая дева и послушница в монастыре, она меня наказывала.
Наказывала за четвёрки, за пятёрки с минусом. Била, когда мальчик в третьем классе написал мне секретное послание с признанием в любви. Обожала таскать за волосы, выдёргивая спутавшиеся клоки. Я при этом почти ползла на коленях, обдирая их об жёсткий ковёр, чтобы не остаться совсем лысой.
Очень больно было получать по ногам прыгалкой, ремешком от сумки. Она всегда кричала так, что у неё слюни летели мне в лицо. А если я их вытирала или отклонялась, она била меня и за это. А слюни вылетали постоянно, потому что зубы были неровные и, как у лошади, выворачивались вперёд.
Не знаю почему, но на неё зла не держу. Хотя в детстве я её и люто ненавидела. Сейчас она стала совсем больная и беспомощная. Старость же... И уже невозможно держать зло на такого человека. Она как червячок, который когда-то залез мне в последний бутерброд. Но сейчас он маленький, беззащитный, медленно ползёт по земле. Жалко её, а с прошлым всё равно ничего не поделаешь.
Мать вышла замуж за алкаша и забрала меня к себе. Я подумала, что избиениям пришёл конец и можно дышать спокойно. Тогда-то я, мелкая пигалица, не знала, кто такие алкоголики. Они с матерью спелись, завели общего ребёнка. Потом он стал ходить налево (и до сих пор ходит), пить 8 дней в неделю, избивать мать и собственного сына, а ещё доводить меня.
Кто думает, что физическое насилие хуже морального, просто не имел возможности сравнить. А я имела. Они довели меня до того, что я дважды вскрывала вены на руке. А они сейчас смеются, что мне место в психушке. Зато редко суются, боясь получить ножницами в бок. Действительно верят, что я ненормальная.
Теперь у меня огромные шрамы. Исполосованы ноги лезвием для рукоделий. Тогда, когда я это делала, мне становилось легче. Мне было не так больно. Щипало кожу, болело, нельзя было промыть порезы водой без боли. Но зато мне было легче.
Мать тоже била, не так часто, но всё же. Ненавидела эти унижающие затрещины и её визгливый ор. Кое что случилось в 15 лет. Она замахнулась, а я схватила её за руку и просто держала. Она сначала пыталась продолжить и задавить меня физически. Но она уже не была сильнее. А я просто держала её руку и смотрела. Тогда у неё в глазах показалось непонимание, замешательство.
А в следующий раз, когда она всё таки успела мне отвесить пощёчину, я ударила её в ответ. Больше попыток не было. Но психологически давить на меня стали сильнее. Тогда-то я и резалась.
Во время самых страшных скандалов я писала тёте, сестре родного отца, и спрашивала, можно ли я к ним перееду. Конечно, не говорила, почему. Кто захочет рассказывать о том, что у него дома творится кавардак.
И я приехала. Сначала просто погостить. И в один из дней отец резал арбуз. Но ягода была большая, отрезанные кусочки не помещались на поднос и падали на пол. Он распсиховался и тётя дала тарелки, чтобы туда складывать уже отрезанное. Но складывать сам отец не стал. Я вместо него отложила около десяти долек. И место в тарелках закончилось, когда он продолжал резать.
Место на подносе иссякло и здоровенный кусок снова шмякнулся на пол. Отец со всей дури швырнул его. Забрызгал стены, потолок, части разлетелись во все стороны. Все, кто был на кухне тоже были по уши в арбузе. Вся одежда в красных пятнах и ошмётках мякоти. Отец начал орать. На тётю, на своих родителей. Как будто это они во всём виноваты. Как будто не он резал арбуз, как будто не он складывал кучу кусков на краю. И как будто он не видел, что всё переполнено и пора остановиться.
Я не знаю, почему тогда так случилось, но я расплакалась. Живо убежала в комнату, закрылась. Меня всю трясло.
Я же понимала, что ничего не могу сделать, когда орал на меня отчим-алкаш. Когда он обещал сделать из моего тела одну огромную гематому. Когда долго и подробно рассказывал, как сломает мне нос, проломит череп, изобьёт, сделает фарш. Когда он ходил по квартире с громадным ножом. Я знала, что он чужой человек, а жизнь с ним под одной крышей — временна. Что я ему никто, а если он бьёт собственного сына, то не стоит даже ждать, что ко мне он будет мягче.
Но когда на ровном месте начал орать родной отец...
Знаете, какая бы жопа ни происходила, люди всегда думают, что где-то в мире ещё остаётся человек, который их поймёт и защитит. Что родная кровь должна что-то гарантировать.
И это невозможно принять спокойно, что тот самый последний оплот — неадекватен. Вспоминать, как он и в моём детстве, ещё до развода с мамой, орал на меня дурниной, ломал вещи, бил собственной башкой по двери так, что та растрескалась.
И я поняла, что он не заметил шрамов на половину руки. Как можно не увидеть шрамов от вскрытых вен у родного ребёнка? Как после собственной выходки можно орать на дверь, что если я сейчас не открою, то будет хуже? Он не мог и не может себя контролировать. Он, ровно как и все вокруг, опасен. И после такого сложно успокоиться.
Этот арбуз сломал мне всё извнутри.
Теперь точно понятно, что меня никто не защитит. Что я сама по себе, а семья — это просто слово. На душе полный апокалипсис. Противно и мерзко от всех людей в этом мире.