Как я мальчика стулом избила
В детстве меня растила бабушка, строгая-пристрогая женщина. Она преподавала в музыкальной школе при церкви. И с раннего детства требовала от меня перфекционизма. Я училась писать с пяти лет простым карандашом в одной тетради. Раз за разом бабушка стирала написанное мной, чтобы я оттачивала почерк. Он у меня от природы округлый и мягкий, а бабушка требовала прямого и под одинаковым наклоном.
Она меня била. Не сильно правда, линейкой по рукам, и ставила в угол на ночь и с утра. То есть провинилась я в среду, и меня ставили в угол вечером в среду и утром в четверг, чтобы результат наказания закрепился, и я на следующий день ещё "ощущала последствия" проступка.
Когда в первом классе приносила тетради с ошибками или помарками в классной работе, бабушка выдирала лист и заставляла переписывать. С каждым разом я всё больше нервничала и из-за этого делала ещё больше ошибок. В итоге приносила на урок позорный тонюсенький остаток от тетради, где вместо 16 листов оставалось восемь. Если от тетради оставалось меньше шести листов, бабушка доставала новую и заставляла переписывать в неё вообще всё, что было в старой.
А учительнице нужно было каждый раз проверять это всё. Она уже не глядя лепила пятёрки и уговаривала мою надзирательницу перестать меня третировать. Но бабушкин аргумент был не прошибаем: "она девочка, тетради должны быть идеальными"!
Помню, я очень разболелась весной, нос "тёк", я постоянно хлюпала и втягивала в себя сопли, потому что на то количество, что вытекало из моего носа, платков было не напастись. И как-то я заслушалась на уроке учителя, не хотела шумно втягивать носом воздух, чтобы не "перебивать" классную руководительницу. Не шмыгнула, короче говоря, а сопля маленькой капелькой упала на тетрадь. И чернила, которыми были прочерчены строчки, немножко расплылись. И вечером меня снова ждало переписывание всей работы.
А ещё в классе был мальчик, которому я очень нравилась. Он мне — нет, но внимание льстило. Я, маленькая глупая дурында, похвасталась бабушке тем, что мальчик мне передал записку с сердечком. Меня отчитали, обвинили в шашнях, сказали, что про учёбу надо думать, а не про мальчиков. И поставили в угол.
Утром, не выспавшись из-за того, что снова пришлось стоять в углу вместо лишнего часа в постели, я была не в духе. А придя в школу, сурово заявила тому мальчику, чтобы не смел мне слать свои сердечки. Он это воспринял слишком близко к сердцу и начал обрывать мне косу. Да с таким энтузиазмом, что чуть не ломал мне шею, когда дёргал. Мелом писал сзади на пиджаке. И ещё додумывался измазывать мелом собственную ладонь, а потом прислонять её к моей спине.
Были и кнопки на моём стуле. Я очень больно укололась до крови один раз и испачкала колготки. Он выкидывал мои карандаши, слюнявил ластик. Но всё это было терпимо. Однажды он вылил чернила из стержня гелиевой ручки в мою почти законченную тетрадь...
У меня перед глазами пронеслась вся жизнь. Всю тетрадь я ещё никогда не переписывала, а на завтра был большой словарный диктант. Я бы просто не выдержала перепись, заучивание диктанта и наказание в углу. Я заплакала. Слёзы просто неконтролируемо полились сами и всё на ту же злосчастную тетрадь. Урок идёт, все встали и уже даже сели, а я всё свисаю головой над партой и заляпываю тетрадь хуже прежнего.
Когда учительница спросила, что случилось, а соседка по парте сказала, что у меня вся тетрадь в чернилах, меня перемкнуло. Я встала и перед всем классом ударила этого мальчика своим стулом. Он как раз сидел сзади. Он успел нагнуться, но я хорошенько попала ему сзади по рёбрам со всей силы. Меня ещё долго не могли успокоить, я замахивалась снова и снова, и в итоге урок был сорван.
И меня, и мальчика отвели к завучу начальных классов и оставили там до прихода родителей. Когда пришли его мама и моя бабушка, меня накрыло новой волной безысходности и я заревела в голос. Кричала и плакала, что из-за него мне снова переписывать всю тетрадь и меня снова накажут. Успокоить пытались и бабушка, и мама мальчика, и завуч. Бабушка больше даже от стыда за то, что её внучка так себя ведёт при посторонних. Еле угомонили.
Дома мне ничего не пришлось переписывать. Я уже во время обеда поливала тарелку с лапшой слезами и давилась ими до самого вечера. Больше бабушка меня не наказывала переписыванием. Испугалась тогда.